Протоколы колдуна Стоменова. Часть
2.
Восьмой день допроса:
Стоменов: - Одни слова, которые вы говорите, могут
давать вам Силу. Таких слов немного. Другие слова эту Силу отнимают, что
встречается повсеместно. Если ты, Борислав, орешь на свою кухарку, что "по
стенке ее размажешь", ты теряешь силу и опустошаешь себя. Но еще замечу к этому,
что некоторые очень несмелые люди обладают, как это ни странно, опасной
внутренней энергией. Они не в состоянии дать ни физического, ни словесного
отпора, а все их утешение - это мечтать опосля, как бы они изничтожили своих
врагов. Бойся таких людей, они не ведают, что могут уничтожить тебя, не пошевеля
и пальцем. В народе часто говорят - "сглазили", "порча", но это не совсем так.
Когда не знаешь Силу, навредить можно только случайно, вдруг, и никогда -
целенаправленно.
Наша вера говорит, что слова "удавлю", "убью", "уничтожу" и
многие другие подобные словоблудия являются деянием бессилия, а не силы. Маг
Смертной Силы не пользуется силою своего тела, чтобы искалечить или убить
человека. Более скажу, что не произносит он настрого угрожаний таких словесных.
Мне вот семьдесят девять лет, и я могу убить быка одним ударом кулака, но
никогда не сделаю этого. Я молчал сполна сорок дней и сорок ночей, дл того,
чтобы приблизиться к магическому искусству. Четырежды я срывался - и все начинал
сначала. Никола делал нам испытания: спишь, а тебе вилами в мягкое место. А
заорать нельзя. Один раз я споткнулся на ровном месте, рухнув брюхом прямо на
ежа... (улыбается). Тонул в речушке нашей, где коту по колено. Никола говорил:
"Если совсем худо, то заорешь, не удержишь, а если можешь держать - гибни, тони,
гори синим пламенем, но молчи"! На сороковой день стая волков прижала меня к
болоту, наши мужики рядом совсем, траву косят, а я кричать не могу, рот одной
рукой зажал, в другую сук, а волчищ штук двадцать... И вдруг слышу - ору, ору
благим матом, а рот-то я себе намертво зажал, зубы стиснул, ажно челюсти свело.
Волки шмыг, шмыг, в разные стороны, мужики с вилами и косами мчатся, Никола
идет, в бороду лыбится. Я кровь с прокушенной губы сплевал, голову опустил,
мужики меня обступили, смотрят сурово, а Никола и говорит: "Закричал, значит?" Я
молчу, вроде и кричал, и не кричал, сам не пойму... Никола лыбится, говорит:
"Ты, Андрюша, по-другому закричал. Марфа ажно кипятком обварилась. Громко
гаркнул. Ай, молодец!" Мужики загомонили разом, повеселели... Так у меня это
вышло. Марфу Никола натер мазью особой, которую с отцом своим, Ерофеем, по июлям
готовил, и прошел ожог ее в тот же день.
Вот так, Борислав. Ты, поди, волков
только по телевизору видел, а я их, по молодости, войско целое изничтожил. После
того, как я выдержал, Никола мне запретил. "Хватит, - говорит, - зверье почем
зря губить. Скажу я слово одно, и кончится ваша вражда. Ты - зверь сам по себе,
они сами по себе. Не пересекутся ваши дорожки больше". И правда, как бабки
отшептали. Пошаливали они опосля, но редко, лениво.
Слова, Борислав, не
помогают быть сильным. Если ты чувствуешь себя слабым - лучше молчи, не трать
себя. Научишься молчать - сделаешь первый шаг к Магии Смертной Силы. А что такое
Сила, ты знаешь? Сила первого посвящени - это наука уничтожить своего недруга.
Этим владеют многие, не только культы и маги, но и вполне цивилизованные кланы,
к одному из которых принадлежишь ты. Сила второго посвящения, которой владеют
немногие, - умение использовать достоинства врага в свою пользу, превращать их в
недостатки. Сила третьего посвящения, которым владеем мы, Сила Смертная,
неотвратимая и неодолимая - уметь делать людей слабыми, бессильными,
податливыми, опустошенными. Для этого не нужны ни ваши мудреные бомбы, ни яды,
ни войско. Слушай и молчи, Борислав. Так ты прикоснешься к Силе. Было время, и я
сидел так перед Николой и внимал каждому слову. Как сделать медведя послушным,
словно дитя, как сделать больно незнакомцу, стоящему за версту от тебя, как
обрести Силу неземную, проницательность звериную, нюх волчий, ярость
нечеловеческую. Как оставаться нехворым и в младости, и в старости, как голод
познать и удерж от всего желанного... Слушай, Борислав - с ума не сойдешь если,
то сильным станешь много более сегодняшнего... Ты неплох духом, я это чую, хотя
супротив меня тысячи таких, как ты, не хватит. Улыбаешься... Не веришь? Ладно.
Вы уже другие, брезгливые к голосу старшего, уверовавшие во всезнайство свое.
Говорите вы много, а слушать не умеете, впитать влагу ума бескрайнего
разучились, словно детьми никогда не были. Когда Никола говорил, вся деревня его
слушала, отец родной его слушал, не перебивал, кланялся благодарно. Мне было два
годка, когда откровение ему пришло. Голос ему был громогласный и видения. Конец
прошлого века был это. Мамка мне много про Николу рассказывала: как он на стаю
волчью с голыми руками ходил, как дрался со зверьем; как на кладбище жил, от
людей шарахался, голодом мучался, плотскими жаждами; исчезал надолго и
возвращался, готовил настои и мази исцеляющие... Потом он нам говорил:
"Испытание мне наказано было Великое, нечеловеческое". Все опосл проходили те же
муки, что он сдюжил, - все проходили, да не все прошли... Баб наших,
деревенских, он одной мерой мерил, мужиков - другою. Мне семнадцать годков
стукнуло, когда не голосом я закричал, а Силой своей, и много было еще
впереди... Марфа, которую я поминал уже, померла, не сдюжила, похоронили мы ее
на кладбище нашем тихонечко. Мужика одного медведь задрал, другой, Федор, в
проруби утонул. Федорова баба на сносях была, родила через месяц она двоих
мальчиков - да мертвыми, синенькими. Никола сказал, что это хороший знак, ему
Откровение было. Баба вслед за детками померла тоже. Схоронили мы их всех рядом,
могилка к могилке. В девятнадцатом году, когда уходили мы из деревни нашей
навсегда, Никола велел по пригоршне земли с их могилы с собою в дорогу взять.
Сильна землица, колдовская...
Следователь:- Стоменов, может
оставим...
Стоменов: - Борислав, не называй, голубчик ты мой, меня этак
больше. Зовут меня Кривошеев Андрей Николаевич. Вот, Андреем Николаевичем и
попрошу мен величать. Уговор?..
Следователь: (молча пожимает
плечами).
Стоменов: - Значит, уговорились. Ты, Борислав, меня не торопи - я и
сам все скажу. Дело ваше все равно темное, никому не ведомое, а что начальство
твое мандражирует, так это пустое, Борислав, пока ямку не выроешь - водица не
пробьется. Сиди, слушай, на ус мотай, а тот ученый (кивает головой в сторону
стенографиста) - пускай пишет, авось, глядишь - деткам расскажет... Да только
нет у тебя деток-то, верно я говорю, сынка?(повернув голову, обращается к
стенографисту). Нету, нету, не зыркай глазенками-то, на бумаги свои лучше
зыркай, чтоб справнее было. И вот какая просьба у меня к тебе, Борислав, будет.
Вы мой домишко ладно осмотрели? (следователь неопределенно кивает головой). Там,
на окошке, цветочек стоял, помнишь? Цветочек-то вы загубили, когда землю рыли,
искали ваши доказательства, а вот землица осталась, там и стоит в горшочке. Ты
мне этой землицы принеси, а опосля
поговорим...
--------------------------------------------------------------------------
Кристо
Ракшиев (из дневников):
...Отец Николы поклонялся своему сыну, как святому.
Все произнесенные наказы сына исполнял с какой-то одержимой ретивостью. Он был
единственный крещеный в этой деревне, носил нательный крест, рассказывал о
Христе то малое, что слышал на ярмарках, на которых раньше бывал частенько.
Почему то именно после смерти Марфы единственная ниточка, связывающая
Кривошеевку с окружающим миром, оборвалась навсегда. Деревня окончательно
замкнулась на себе, погрузилась в мрачную атмосферу Смертной Силы. Той самой
Магии, которую проповедовал Никола. Отец его прилюдно сорвал с себя крест,
утопил его в реке и покаялся. Плакал страшно, ревел зверем, хотел утопитьс
сам... Никола остановил его, было откровение, что отец будет ему по правую
руку.
Он творил чудеса - зверь бежал к нему сам, он говорил с птицей и рыбой,
во дворе бродил волк, который слушался только его. Он лечил любые хвори и раны,
но когда Марфа умирала возле ног его - встал и ушел. Когда дранного медведем
мужика приволокли в деревню, он не пошевелил и пальцем, хотя тот был еще жив.
Больной, больной сукин сын!!! Кривошеев говорил, что деревн словно перестала
существовать для внешнего мира - никогда больше, до самого момента их ухода, не
появлялись ни редкие путники, ни беглые изморенные каторжане, никто, никто...
Они там все были или Кривошеевы, или Никитовы, вся Кривошеевка, пять домов, чуть
более семи десятков человек. Херня какая- то! Мне 43 года, и у меня никогда не
было детей, откуда ОН узнал!? Откуда узнал? Сначала жена бесплодная, потом
развод, редкие шлюхи, шлюхи, и ничего больше... Смогу ли я сейчас? Не уверен...
Да к черту! ОН, ОН!! Кто? Почему? Зачем он эту девчонку? Иногда он
поворачивается ко мне, и я вижу его глаза... Паранойя, бред, мания величия - ХА
- ХА, у него разумный взгляд, быть может, разумнее, чем у нас... У меня...
Психов я на своем веку повидал, я их чую, у них глаза...
Я боюсь. Мне
страшно. Стал суеверным, напряженным, подозрительным. Все кажется неспроста.
Чееррт!! Надо чего-нибудь попить, снять мандраж... Магия Смертной Силы. Я полез
в литературу и не нашел ничего путнего. Возьмите то, посрите сюда, скажите это -
чушь. Все книги говорят о том, как использовать некие магические формулы, все
эти заговоры, присушки, свечи, заклинанья, эликсиры... Он же говорит о том, как
стать магом. Интересно, смог бы я? Я знаю в совершенстве три языка, имею два
высших образования... Я смотрю в зеркало и вижу костлявого урода, провонявшего
табачным дымом, с незаживающим красным пятном на переносице от очков, минус
семь, гастрит, простатит, импотент... МАГ!
Мне сорок три года, и я убогое
создание, под залысинами которого живут черви мозговых извилин. Много червей. Я
умный... Я хочу быть, как он. Смотреть таким спокойным взглядом, угадывать
судьбы и их содержание, иметь розовый цвет лица и ровные белые зубы. Не
сутулиться и не глотать пилюли от изжоги. "У него абсолютно здоровое сердце", -
говорят врачи, а мне страшно, страшно, у таких, как я, бывают ранние инфаркты...
Я деликатен на работе и крою всех и все матом в своих писульках... Кого я
ненавижу?.. В 1919 году Кривошеевка опустела. Покинули ее все жители без
исключения. Сорок девять
человек...
--------------------------------------------------------------------------
Девятый
день допроса:
Стоменов: - У примитивных народностей смерть никогда не
считалась естественным явлением. Они всегда искали причину смерти, причем смерть
естественная при этом просто игнорировалась. Быть может, тебя прокляли, или ты
прогневал какого-то бога, или убил свою душу на охоте, котора предстала в образе
куропатки или зайца. Если взять даже небольшую часть всех поверий, связанных со
смертью, вы, вероятнее всего, просто сойдете с ума, пытаясь защититься и
оберечься от того, что неизбежно. Смерть Неотвратима, и это одна из причин Силы
всего того, что связано со смертью и погибелью. За все надо бороться - за добрый
урожай, за благополучные роды, за милость богов, за хорошую погоду, но только
смерти не нужны ни ритуалы, ни клятвы, ни вера. Смерть приходит к нам независимо
от того, верим мы в нее или не верим, и еще никому из живущих на земле не
удалось отвратить этот приход, откреститься от него.
Любая смерть - даже
неприметной травинки на поляне - может сделать вас сильнее. Земля с могилы может
дать вам еще пятьдесят лет жизни сверх меры, а может уничтожить в считанные
минуты. Все зависит от того, умеете ли вы этим пользоваться. Ваш пистолет,
Борислав, вы можете направить в лоб нашему трудолюбивому очкарику, или к своему
собственному виску. Как видите, игрушка одна и та же, а результаты очень разные.
Вы не отнеслись к моему пожеланию серьезно и принесли мне другую, ПУСТУЮ, землю
(следователь явно вздрагивает), и очень жаль - не ожесточайте сердца старика.
Принесите, прошу повторно, я буду вам премного благодарен...
Магия Смерти -
вот чему научил нас Никола. Те из нас, что выжили, осваива эту науку - очень
любят жить, как это ни странно, и живут более, чем кто-либо другой. Более не в
смысле, что живут триста или пятьсот лет, это все глупости, а в смысле... Да что
говорить, гляди на меня. Я близок к восьмидесяти годкам, а здоровей тебя
многократно, а ведь тебе только тридцать девять (следователь вздрагивает),
последний раз я болел в 1916 году - и никогда больше. У меня здоровые глаза, я
хорошо слышу, могу спать с женщиной, если захочу. Мы не участвуем в ваших
войнах, не стремимся к власти и наживе, никому не насаждаем наши знания и опыт.
Мне совершенно безразлично, слушаешь ты меня или нет, веришь ты мне или нет.
Меня мало интересует, какого бога ты почитаешь и поклоняешься. Все боги
одинаковы - им нечего дать на земле нашей, вот они и обещают жизнь небесную...
Каждый мой шаг пронизан исключительной ясностью, чистотой и радостью от всего
того, что я делаю и чем я живу. Мой мир прозрачен, потому что я им управляю, я
его создаю и растворяюсь в нем. Смерть далека от меня, и рядом она окажется
только тогда, когда я сочту это нужным...
Следователь (вскакивая): -
Стоменов, вы чего несете?! Хватит молоть чушь!! Академик чертов! От какой
чистоты помыслов ты девчонку в кастрюле сварил, святой ты наш?!!
Стоменов
(тихо): - Сядь, Борислав. Андрей Николаевич меня зовут, мы же уговорились, да?
Хочешь узнать, зачем я это сделал? Узнаешь... Ты сиди да слушай, не перебивай
старшого, а я говорить буду. Девку я убил, не отрекаюсь и не каюсь. Зачем убил -
скажу, только не поймешь ты... Она - путь-дорожка моя, она меня скоро с собой
заберет...
Следователь (стоя, наклоняясь, шепотом): - Никак, старый, руки на
себ наложить собрался?
Стоменов: - Дурак. Говорю же, не поймешь, а чего тогда
спрашиваешь? Никола сказал: "Готовься, ты уходишь".
Следователь
(раздраженно): - Ага, и Никола ваш живехонек?
Стоменов: - А то как же!? Живее
всех живых! (улыбается). В Америке вашей, которую вы так люто ненавидите,
поживает. (Следователь садится, делает мне знак, мол, продолжай писать). Сколько
ему годков-то будет? Сейчас сочтем... Было ему двадцать шесть, когда я
народился, получается... Следователь (перебивая): - Сто пять лет. Вы что,
бессмертные, что ли?
Стоменов: - Сказок начитался, Борислав? Бессмертный один
лишь Кащей, да и то смертен, стоит лишь до яйца его добраться. Каждому из нас
свой срок велен.
Отец Николы в шестьдесят девятом ушел, в Казани. Марфа, не
та, котора умерла, другая, сестра отца моего, в тридцать девятом, в Югославии.
Все мы, Борислав, по всему миру разбросаны, все мы смертны, всем нам свой срок
отпущен. Только вас смерть сама находит, а нам проводник нужен... После того,
как промолчал я сорок дней, Никола сказал: "Не ешь. Сперва - три дня и три ночи
не ешь ничего, только пей воду студеную. Луна когда сменится полностью - снова
не ешь девять дней и девять ночей. И опосля, когда две луны сменятся - не ешь
сорок дней и сорок ночей". Голодовал я... Три дня было ничего, сдюжил, девять
дней были самыми трудными, а сорок перетерпел легко. На сорок первый день он
питье мне дал особое - мед, жимолость, шиповник, клюква, лапчатка и еще травки
кой-какие, специально зашептанные, мазью натер, специально сделанной, из
клевера, шалфея и мать- и-мачехи - и упал я в беспамятстве. Сорок дней голодовал
я - и сорок дней снадобья его настаивались. Вот так Никола уму - разуму нас
учил. Никола здоровущий был парень. По молодости развлекался на ярмарках - на
спор жеребцу хребет с одного удара переламывал. Девок портил, горькую пил. Мамка
рассказывала - только я родился, а он в канун декабрьских морозов - хлоп, словно
ума лишился. Ходит, бормочет, от людей шарахается, по лесу рыщет неделями,
придет - весь в кровище, драный, рваный, мычит нечленораздельно. Как снега
весной сошли - повадился на кладбище спать. День в Кривошеевке околачивается, а
ночью - шмыг на кладбище. Ерофей, отец его, тогда еще во Христа веровал - уж он
крестился, молился истово, да все тщетно. Плюнули - пускай мытарится сам по
себе, убогий. И вдруг - как сгинуло. Заговорил Никола, но по-другому, иначе... В
поле со всеми стал выходить, работать, с девками не знается, горькую не пьет...
Чудачества выкидывать стал. Волка из лесу притащил больного, полумертвого.
Выходил. Ходит за ним зверюга, как привязанный, на всех зубы щерит. Ночью Никола
из ковша воды отхлебнет - и на пару с волком на кладбище. Травы разные собирать
стал: одни сушит, другие настаивает. Хворь лечил всякую, роды принимал. Потом
совсем чудеса стали - идут мужики в лес, на охоту, а зверь сам на них бежит.
Собираются бабы в лес по грибы - Никола говорит: "Вон там, в рощице, грибочки
поглядите, кажись созрели". Идут туда бабы - и впрямь, грибные рассады находят
необозримые. Ерофей, с радостей таких, опять вовсю креститься начал, да поклоны
бить Отцу небесному, только Никола его вдруг одернул. Теперь мне ведомо, а тогда
никто не уразумел. Опал Ерофей, осунулся враз, почернел лицом... "Пойдешь?" -
"Пойду!" И ушли они той ночью втроем на кладбище - Никола, волчара его и
Ерофей... Кладбищу нашему, кривошеевскому, триста лет, не меньше того. Оно и
сейчас сохранилось, ЧУЮ я его. Деревня вот не сохранилась, а могилки живут...
Вот так, Борислав, Смерть - она поухватистей будет. Помни это. И просьбу мою не
забудь, землицы принеси
МОЕЙ...
--------------------------------------------------------------------------
Двенадцатый
день допросов (допрашивают Советы, московские):
Стоменов: - Знаешь, как Ольга
наша баб неугодных изводила? Сейчас расскажу. В новую луну она собирала немного
соломки и всю ночь куклу мастерила из всяких тряпочек. Тут самое главное при
мастерстве - вообразить вражину во всех ее особенностях, чтобы духом ее куклу
эту пропитать насквозь. Поспит Ольга немного, утром проснется, стол соберет, как
обычно, сядет, но не съест ничего, только крошку от краюхи отщипнет. Посидит
малость, уберет всю снасть, а затем на кладбище идет. Берет земли от самой
старой и древней могилы, где женщина похоронена, и в дом землицу несет. В избе
из четырех углов выберет самый темный и посыпет туда земли набранной. На другой
день девка наша снова на стол соберет, посидит, кроху хлеба съест - и ничего
боле.
Куклу смастеренную в уголок приладит, где земля могильная рассыпана. И
вот так до полнолуния Оля на стол налаживает, и велено ей так, что чем ближе к
полнолунию, тем богаче стол накрыт должен быть, а скушать можно крошечку от
любой еды. И еще Никола строго-настрого запретил: "Скажешь, - говорит, - хоть
слово вслух недоброе про неугодницу твою - сама издохнешь. За стол садишься -
огляди все внимательно, принюхайся к каждому запаху, крошку свою съешь и на
соперницу гляди неотвратимо. Злость в тебе с каждым днем просыпаться будет
страшенная, а к полнолунию - испепеляющая, яростливая. Всю ее отдай неугоднице,
что в углу сидит у тебя в избе - но ни слова вслух не скажи, помрешь". Давал ей
Никола травочки специальные, высушенные, чтобы она в полнолуние в определенное
время их зажигала. Перед полнолунием шла девка снова на кладбище наше
кривошеевское, брала еще земли с могилки, только теперь свежую землю брала...
Подсыпала эту землю в тот же угол избяной, а в полнолуние налаживала самый
роскошный стол с самыми невозможными яствами, обязательно все свежее и
горяченькое. Клала себе на тарелочку кусочек черствого хлебушка, откусывала и,
больше ни к чему не притрагиваясь, подле вражины своей в углу садилась, травки
Николы зажигала в горшочке - и сидит, не спит, сколько сил есть, пока в
изнеможении не свалится...
Следователь (кивая): - Черная
месса...
Стоменов: - А это вы, Сергей Дмитрич, как угодно называйте, хрен
редьки не слаще. Знаете, не завидую я бабам тем, которые с Оленькой
познакомились. Ладно, если померла просто. А как если нет? Это ж муки
нечеловеческие... Но дальше, Сергей Дмитрич, вы никак не угадаете, чему ее
Никола наш науськал. Или скумекаете?
Следователь: - Мм-м...
Стоменов: - "Ты, - говорит Никола, -
землицы положи, как обычно, сразу в полную луну, куклу изготовь и ладанку мою
зажги. Дальше все само собой исполнится". Вот и вся арифметика.
Следователь:
- Андрей Николаевич, растолкуйте непутевому, что за петрушка такая это - с
могилами, с землей, с мертвыми... Почему Смертная Сила? Разве сила жизни слабже
будет? Неубедительно как-то...
Стоменов: - В Китае одна старуха образовала
тайное женское общество, занимающееся околдованием мужчин. Ночью они
отправлялись на кладбище, отыскивая могилу молодого человека, оставшегося
целомудренным до самой своей смерти. Откопав могилу, женщины извлекали оттуда
несколько костей, после чего носили их с собой или прятали в укромном месте. И
если кто-то из мужей в чем то не угодил им, они особо отмечают на кости время
рождени его, а саму кость зарывают или в море бросают. И становится с течением
времени этот муж сумасшедшим. Или он тяжело заболевает, что ведет за собой
неминуемую смерть. У приречников Обских другое поверье было: подложишь в гроб к
умершему клок одежды или волос обидчика своего - и умрет он скоро, заберет его
покойничек с собой. Торжество в смерти заключено неодолимое, неотвратное. Если
ты дом свой покинешь, который сам срубил, поставил, обжил, своим духом пропитал
- пройдет тридцать лет, и не останется в месте том ни крупицы духа твоего. А
захоронишь человечка случайного, неведомого - и пятьсот лет пройдет, а земля дух
его смертный хранить будет, силу Магу дать сможет... Вот так, Сергей Дмитрич,
выходит. Умеючи челобитную смерти бьешь - чудеса творить сможешь, жизнь лучше
узнаешь, краше будешь. Неумеючи возьмешься - иль ум потеряешь, иль Смерть
примешь, которой невежно кланяться вздумал. Бывает и так - не ведают люди, а
преклоняются, и дается им сполна. Приходят другие, на то же место, не
преклоняются - и звезды содрогаются, видя как мир их рушится...
Следователь:
- Чего ты, Андрей Николаевич, загадками заговорил, не пойму тебя?..
Стоменов:
- Загадки, Сергей Дмитрич, ты в Москве у себя разгадывай. Чаша вами будет
горькая испита - заговорите вы плохо о мертвых, а могилы в доме своем
оставите... Я об Ульянове вашем говорю, да о смертных, в стены замурованных.
Случайна сила ваша, потому что Знание не имеете, но и ее потеряете, потому что
оплюете могилы, но рядом их оставите. Худо из речки пить, в которой врага своего
утопил. Ты думаешь, Сергей Дмитрич, люди в мавзолей этот рвутся, чтобы на
Ульянова вашего посмотреть? Медом там, что ли, намазано? Нее-е-т, голубчик, это
они Силу почуять приходят! Велика Сила там есть... Мертвое всегда величественно,
вспомните пирамиды Египетские, живое - преходяще, скоротечно, случайно. Как вы,
как я, как птицы и звери вокруг... А ты попомни - оплюют вашего Ульянова, и
придут в ваши дома беды великие. Забыли мудрость народную - "О мертвых или
хорошо, или ничего", так вам кровью сие отхаркнется.
Следователь: - Ты,
Андрей Николаич, не чревовещай: девчонку сгубил, а нас тут
поучаешь...
Стоменов: - А ты не мешай, не мешай все вместе. Человека извести
- дело пустяшное, ненаказуемое, а вот смерть его не уважишь - заплачется слезами
горькими и на этом свете, и на том. Пришел немец в дом твой - ты его убил, и лад
с ним, но если слова доброго сказать могилке его не сможешь - так и не хорони
его рядом с собой, а где-нибудь далеко-далеко, где нога тво больше не ступит. А
то, что лисы по кладбищам шмыгают спокойно, медведи бродят - так не удивляйся, в
звере зла нет, они как дети малые... Никола со зверьем, как я с тобой сейчас
говорю, говорить мог, но не словом - Силою своей. Той Силою, что я мужиков на
подмогу позвал, рта не раскрыв, - и услышали. Запомни, Сергей Дмитрич,
отхаркнется. До конца века нынешнего почем зря рвать друг друга
будете.
Следователь: - Ладно, ладно, поживем - увидим. Расскажи лучше, Андрей
Николаевич, как ты Магом силы своей смертной сделался, а я послушаю. Стоменов
(глухо, опустив голову): - Сон мне был сегодня под утро, Никола был, пост у меня
начинается - три дня и три ночи. Сергей Дмитрич, скажи хлопцам своим, чтобы не
докучали - не ем я три дня, уговорились?
(следователь кивает головой). И еще
просьба к тебе будет, водицы бы мне в эти дни особой - до льда ее сморозить, а
затем оттаять... Этой водичкой три дня и буду
питаться...
--------------------------------------------------------------------------
Десятый
день допроса:
Стоменов: - Как я отношусь к женскому полу? Хорошо отношусь,
чего еще тут скрывать. А вот как девки меня любят - так это любо-дорого
послушать! Нам, Борислав, как заповедано: желанья плотского не чурайся, женской
ласки периодически вкушай всласть, а если на какую хранитель особо укажет - сем
свое дай ей, чтоб, значит, потомство твое по свету шло. Глянется если баба какая
особенно - с ней всю жизнь оставшуюся провесть можешь, но только с условием
одним-единственным: не быть в союзе этом деток никогда. Так нам Никола
заповедовал: "Семя Кривошеевское в третьем колене тогда только сильным
сделается, когда дите, народившееся во втором или в первом, без отца своего
будет с рождения своего". От чего так - не знаю я, Борислав, да только семя свое
Кривошеевский или Никитовский сеет, но воспитывателем народившегося не
становится, равно как и баба - если в чреве своем от мужика какого-то нужного в
чреве своем носит, то и по разрешению благополучному воспитывателем мужика этого
делает и больше ребенка этого не видит никогда.
Ну а если баба из наших
полюбовника найдет себе на веки вечные, а бабе нашенской такого найти, что тебе
затылок почесать, трудов не составляет, она плечом поведет - да и повалится
полюбовник этот в ноги ей... Так вот, и ей тогда деток не иметь никогда будет.
Так Олюшка наша поживает - та, которую поминал я уже, как баб из других деревень
изводила она... Живет с миленком своим в краях швейцарских, домик у них там
ладный, живут вдвоем, мужик ентот надышаться на нее не может. Она его
подмолодила Силою Магии втайне, хвори многие у него извела, ни слова об этом ему
не сказав. Любит его она, сильно любит, Борислав... И знаешь, скажу я тебе что?
Смерть то ей раньше принять придется, да только и он за ней поутру на день
следующий помрет. Вот и выходит сказочно - и жили долго и счастливо, и умерли в
один день... И в царстве ином любить друг дружку будут вечность, так уж она дл
себя и для него выбор сделала...
У меня, Борислав, девять деток по миру этому
ходят, восемь сынков и одна девка. Их я не видел никогда, но коли чего знать о
них захочу - хранители всегда скажут все в подробностях. У Николы четыре сыночка
будет - трое по Руси шастают, а один, значит, гражданином Америки является, с
именем нерусским. Отчего так по-разному выходит - так это не нам решать, а
хранителям нашим, а по страстям телесным - тут уж мы сами распорядителями
будем... Слышал, Борислав, сказочку, где шапка-невидимка была? Так вот, у меня и
у других, Кривошеевских, как будто эта шапка-невидимка имеется. Ты не хмылься, а
до конца дослушай! (вероятно, следователь сгримасничал, этого не заметил. -
Дополнение К. Ракшиева). Мы ведь, Борислав, до людского внимания не особо охочие
будем. Возьми соседев моих - жили рядом, а ничего они сказать-то обо мне не
сказали, верно? Видеть они меня видят, да не замечают совсем. Мимо меня их
взгляд проходит, словно интересу к персоне моей нет у них ни на грош, словно и
нет меня там, где я стою... Вот это и есть шапка-невидимка, про которую объясняю
я тебе. Никакая, конечно, не шапка это, а состояние духа особое, колдовское,
магическое - чтоб, значит, от любопытства и любознательности человечьей
хорониться, дл глазу людского неприметным делаться... Во как, воодушевился ты,
смотрю, никак пользу для наук шпиенских ваших почуял, ась? Только не о шапке
этой речь я веду, а о том, что если время утех любовных настает. Если девка
какая-нибудь интересна мне стала, то шапочку снять эту надобно, потому как не
имеет к тебе интереса ни люд, ни зверь, если угодно, пока в настрое этом
находишься. А как снял - тут и девку охомутал крепко-накрепко. По законам
библейским выходит, что грехом великим прелюбодеяние является, а если по-нашему,
то благость и Сила в этом выходят немалые, только правильно взять уметь это
надобно. Никола так науку эту давал: коли не знаешь утех любовных, то познать
должен непременно - с этого путь Мага начинается, Борислав, хотя и странным тебе
это казаться может. Если баба целомудрие свое утеряла, а удовольствиев нету, то
сладить так все надобно, чтобы пришло к ней это. Никола для этого и мази особые
делал, и настои травные, и смеси трав сушеных, для костров предназначенных.
Мужика одним способом правил, если никак не способен был он по части этой
выполнить, бессилием страдал, бабу холодную - другим... Непроста его наука была,
Борислав, ой непроста. Велено было умение иметь самое совершенное - если для
бабы, то, семя получив, ход ему давать или не давать на усмотрение свое.
"Опосля, - говорит Никола, - хранители с вами будут и доподлинно скажут, надобно
ли семени попавшему ход дать, аль не стоит, а пока сами кумекайте, нутро свое
слушать умейте"... Если мужику науку давал, то семя брошенное учил по воле своей
плодным или бесплодным сделать, а еще чтоб Сила была у него долгою и приходила
повторно в самом быстром времени. Как учил, опосля расскажу, если охота будет.
Так вот, когда баба охочею станет надежно, а мужик какой от слабостев своих
избавление возьмет - так зачинать надобно потеху свальную в месяц два раза - на
луну новую и на луну полную особенно. Деток, малых совсем, травкой опаивали
сонной, да еще двух старух и мужика одного, хворого безнадежно, бессильного, а
остальные все к полночи на поляне лесной располагалися... Никола сосуд с собой
брал, где настой его, для дел этих надобный, был, да черпак - чтоб пить, значит,
а Ерофей, отец его, котомку захватывал, где травы сушенные для костра были.
Питье свое Болтун- водой называл Никола, а травок этих смесь Шалунок кликалась.
По приходу Никола костер большой раскладывал, а костер половинно собирался из
свежих веток лиственных и хвойных и из суковин старых да высохших. Ерофей Болтун
-водой всех опаивал, да и сам попивал изрядно. Разжигал Никола костер великий, а
потом сидел подле него, да Шалунка время от времени подбрасывал, а в потехе
нашенской участия не имел, потому как охрану строго держал от путника случайного
да от зверья нежданного... (следователь ерзает на стуле) А уж мы, Болтун-воды
опившись, до утра тешились... Там, Борислав, сестру от брата никто не различал,
равно как и дочь от отца своего... Все смешивались...
Следователь
(останавливая жестом): - Говоришь складно, только больно уж скучным рассказ твой
выглядит. Не воодушевляли тебя ночи эти, как погляжу.
Стоменов (вздыхая): -
Эх, Борислав, Борислав... До чего вы народ мелкий, как я погляжу. Тебе вот
начальство твое оборот сделало пустяшный, а ты уж и за сердце хвататься, а по
роду Кривошеевских что я, что другой кто-то сердчишко твое вырвет рукой голою -
и свое лишний раз не дрогнется. Жизнь у нас степенная, равновесная: одно время
приходит - и страстности придаешься великой, другое время настает - и удерж
совершаешь, Силу большую обретаешь, а третье приходит - помощь кому-то делаешь,
аль, напротив, недруга жизни лишаешь... Я, Борислав, удовольствие имел тогда,
когда в потехах этих участвовал, а не теперь, когда про них сказываю, потому как
страсть плотскую только плоть одна и содержит, а если ум плоть удовлетворить
умеет - так и мертвою для страстности та плоть
будет...
--------------------------------------------------------------------------
Кристо
Ракшиев (записи в дневниках):
... Я попробовал обобщить его рассказы, но не
уверен - получилось ли у меня?
Поговорить бы с НИМ! Но мне категорически
запрещено инструкцией пытатьс разговаривать с подследственными... Кривошеев
сидит в одиночной камере при нашей больнице, начальство перестраховывается, даже
больничную одиночку не дают. Кривошеев ведет себя спокойно, ему не показано
никаких лекарств, колоть будут только в случае острой необходимости -
неожиданный психоз, острые состояния, приступы и т. п. В соседней каморке, рядом
со следственным кабинетом, куда Кривошеева приводят на допрос, постоянно дежурит
бригада со всем необходимым. Когда метелкам (по всей видимости, подразумеваются
или следователи, или оперативно-розыскные мероприятия. - Прим.переводчика) все
это порядком поднадоест, следственную часть закроют, Советы уедут к себе в
Москву, а Кривошеева нашпигуют спецсредствами. Если сейчас он болен, то, когда
"выздоровеет", человеческую речь понимать не будет. Это когда-то случится, а
пока он говорит, его слушают, а я пишу. По воскресеньям, если нет никакой
чрезвычайщины, мои полномочия выполняет дежурный референт. Я пропустил уже два
допроса, один шестичасовой, наш, другой четырехчасовой, когда допрашивали
русские. Поинтересоватьс происходящим опасно. Черт, черт подери их
всех!!
Русские ведут допрос более лояльно. Без драм, без истерик, не вступая
в полемику. Возможно, они знают больше, чем мы... Может, и правда, что была
такая Кривошеевка, и русские ее нашли. Нашли, а что толку? В деревне ли дело?
Нет, тут другое что-то, непонятное для
нас...
--------------------------------------------------------------------------
МАГИЯ
СМЕРТНОЙ СИЛЫ, обряды посвящения:
Всякому юноше, или мужику взрослому бабу
познать хоть однажды. Это одно из непременных условий. Слабых по этой части было
мало, Никола их лечил особо, настойчиво. Нет если мужской силы - не годишься,
страстности надобной не будет. Бабе - такое же правило, мужика познать хотя бы
единожды.
По словам Кривошеева, с этого берет начало обрядовая часть Смертной
Магии. Сексуальные инициации при этом имеют ярко выраженную оккультную,
ритуальную окраску, которая сначала нарастает, но в общем многолетнем процессе
магической инициации постепенно сходит на нет... Взаимоотношени полов, в
конечном итоге, теряют всякое магическое значение, становятс обыденными:
продолжение рода, естественная физиологическая потребность и удовольствие. А вот
магическим становится процесс полового воздержания: три дня, девять дней,
тринадцать дней, затем сорок дней, далее - триста девяносто дней непрерывного
полового поста. Кривошеев говорит, что если хочешь немного Силы - удерж в девять
дней достаточен (я так понимаю, в контексте всей инициации, а не сам по себе),
если Сильным быть хочешь - сорок дней удерж должен быть, и триста девяносто дней
сдюжишь - Магом Силы Смертной стать сможешь. Да, вот еще что - они же настой
пили, специально сделанный, искушающий: для баб один, для мужиков другой - я так
понимаю, афродизиаковое средство. При мне Кривошеев способ приготовления этого
настоя не рассказывал: возможно, говорилось это в одно из воскресений, когда я
выходной. У него несистемный ум, он рассказывает то одно, то другое,
непоследователен, как ребенок, который на одном месте усидеть не
может...
Попробую свести все, ИМ сказанное, воедино. Должно, должно
получиться!.. P.S. ...Перечитал - и выругался: Папюса из меня явно не выйдет.
Ай, и черт с
ним...
--------------------------------------------------------------------------
Двенадцатый
день допроса:
Стоменов: - После того как молчал я сорок дней и сорок ночей,
словно немой, Никола собрал меня и еще семерых мужиков, которые отмолчались уже
до меня, чтобы научить нас с ТЕМ светом разговаривать. Это вы сегодн только
кресты носите да поклоны бьете, а веры в вас никакой, а мы верили, верили
беззаветно каждому вздоху его. Никола велит, чтобы мы с царством мертвых
заговорили, угодили путникам встретившимся, и нашли себе девять особых душ,
которые опосля всю нашу жизнь земную, до самой смерти, станут хранителями и
назидателями судеб наших. "Царство мертвых необозримое, ста жизней не хватит,
чтобы обойти его, - говорит Никола, - а найти вам там велено тех, чье имя таким
же будет, как и ваше. Тебе, Андрюша, как зеленому самому, поясняю - девять душ
Андреевых найти ты должен. И у каждого из девятерых смерть особая
приключилась"...
Душа первая принадлежала человеку, который случайную гибель
принял, нежданную. Один может на льду оступиться, упасть, и его в промоину под
лед унесет, другой - в трех соснах заблудился, да так там и остался навечно,
третий поперхнулся случайно... Смертей много разных, и найти из таких первую
душу нужно. Она как оберег будет - от всяких случайностей и неожиданностей.
Будет рядом - и не оступишься, не поперхнешься, не заблудишься, охрана будет
тебе надежная днем и ночью.
Тело души второй погублено было пожаром, и душа
эта хранить тебя будет от огня и молнии небесной. Можно взять того в Хранители,
кто в огонь кинулс добро свое да злато спасать да и сгинул, потому как справный
охранник он будет, всевидящий опасности огненные.
Третья душа человеку
принадлежала, что помер от хворей и болезней, беречь тебя будет от недомоганий и
нездоровья. Тут наиболее желателен житель царства мертвого, кто с особой досадой
от хвори смерть принял, шибко умирать не хотел, но умер все же...
У человека,
чья четвертая душа нам надобна, жизнь силою отнята была: или казнен он был, иль
повешен, а может, убили его воры или конокрады... Хранит меня душа эта от
приговора смертного, от убийц и от замыслов в мою сторону смертных.
Пятая
душа - душа утопленника, кто утонул не по желанию своему, а по прихоти моря или
стихии. Ладнее всего тот потонувший выходит, кто смерть от воды принял тихим
попутчиком при переплыве в земли другие.
Шестая душа тому Андрею
принадлежала, который руки на себя наложил. От любви ли несбыточной, от мук
каких-то душевных, от отчаяния или страха огромного, разные самоубивцы бывают -
и лучше всего здесь будет, если смерть найдешь случайную, пустяковую,
глупостную. Чем больше в мире ином человек досаду терпит, что совершил себя
убиение, тем ладнее. Будет самым надежным назидателем и
сохранителем.
Следующий человек, с чьей душой я в договор вступаю, убит был в
войнах больших или малых. Здесь лучше большую войну взять, жестокую, надежней
хранитель будет...
Восьмая душа - зверем и лесом хозяин ее погублен был. С
этой душой знаешься - ни хищник не тронет, ни гриб - ягода не отравит, а еще
узнаешь свойства живого мира тайные - как малиной спелой сгубить можно, или как
травой ядовитой от недуга вылечить. Лучшим самым здесь будет, если травкой
случайной иль ягодой какой умертвился Андрюша мой...
Девятый Андрей колдуном
был умерщвлен, или магом неведомым - всяким, кто гибели его добился, особые
знания используя. Это душа нечастая, долго искал я ее... Знаний истинных
немного, много разговоров о всяких якобы знаниях... Нашел я такого Андрюшеньку,
Яшка Салаутин его изничтожил, был такой колдун в семнадцатом веке...
Вот так
выходит, Сергей Дмитрич, девять покойничков меня охраняют...
Следователь: -
Как же ты, Андрей Николаевич, - с такой-то охраной - и здесь
очутился?
Стоменов: - А мне здесь опасности нет никакой. Коли была бы, не
сидеть нам здесь никогда, мне Андрюша - висельник наперед все рассказал за целую
луну.
А ты иронизируешь, старику не веришь... Хошь - верь, хошь - нет, дело
твое, а я говорю, что известно мне. Умирать мне своею смертью, другой не
будет.
Следователь (официальным тоном): - Нам вместе с материалами дела был
предоставлен рапорт, где высказывается мнение, что вы, Андрей Николаевич,
подумываете о самоубийстве. Вы не объясните такую точку зрения наших
сотрудников, мнение которых мы, безусловно, очень ценим... Следователю
показалось...
Стоменов (перебивая, твердо): - Ему показалось... И чего я
тебе, Дмитрич, про сохранителей толкую, не пойму. Не слышишь ты меня, что ли?
Следователь: -Я просто спросил.
Стоменов: - Ладно, Сергей Дмитрич, пустое
это. Слушай еще историю, которую Никола мне сказывал после войны. Был один такой
парень - все его Леха звали, ни фамилии, ни отчества, а так - Леха и Леха, и все
тут. Леха в сорок третьем с партизанским отрядом в лесах Белорусских шмыгали,
яко волки, немца били нещадно. Как-то сработала недалеко их ловушка, что они
немцам устраивали в изобилии, двое отсталых на мине подорвались. Партизаны
сбрелись, а немчуры оба живые, руки там оторвало, ноги, но дышут оба, хрипят и в
сознании. Леха, не долго думая, подошел да и расколол им головки ихние
прикладом. Ну, поплевали все, как делается обычно, когда собаку бешену прибьют,
да и поворотились, а Леха говорит, что, мол, хоронить их надо. Брось, говорят
мужики Лехе, собакам смерть собачья, а Леха ни в какую - схороню, и все тут...
Матюгнулись мужики отрядные, да и в леса пошли, Леху с мертвыми оставили.
Схоронил их Леха так, как ему батька еще в детстве покойничков провожать в мир
иной заповедовал. Ночь отночевал, а поутру своих нагонять пошел. По следу идет
ихнему - так и вышел на хутор, дотла сожженный. Бабу только одну нашел, сидит,
венки плетет цветочные. Повела его баба к окраине, кажет на землю сырую,
гусеницами танковыми изъезженную - тут, говорит, голубчики твои, все твое
войско. Повязали их ночью, сторожа закололи, а остальных поутру в землю-то
живьем - и танком укатали... Девять партизан и четыре сельчанина оставшихся.
"Чего ж ты, дура, венки плетешь? - спрашивает Леха, - давай крест им сладим". -
"Ты, сынок, - баба говорит, - хошь - крест ставь, хошь - образ, а я всю ночь в
лесной воронке сидела, Господа молила, утром глазами своими все это глядела - и
как молила, как молила... Ставь, коли хошь, а я веночки плесть буду, ибо нет со
мной боженьки"... Вот так, Сергей Дмитрич, Леха жив остался, от смерти страшной
ушел, потому как жизнь отбирать не гнушался, но к мертвому уважение имел. По сей
день этот Леха здравствует...
Мне восемь, аль девять лет было, когда мы с
дворовыми на кладбище наше пошли. Ну, дело известное - залезешь на печь и давай
истории страшные калякать: про мертвецов, про леших, про домовых и другую
нечисть всякую. Каждый рассказчик вовсю старается, чтоб страху побольше нагнать.
А опосл - давай друг дружку подзадоривать, айда, мол, на кладбище наше - сдюжим
или не сдюжим, и про Николу больно охота узнать, чего он там с волчарой своим
делает. Шасть туда - трясемся, девки две маленькие, Никитовские, повизгивают от
страху, боятся. Темень страшенная, луна полная, лес шуршит, тени какие-то, звуки
разные. Вдруг волк из леса - прыг к нам, встал и щерится, а за ним Никола
выходит. Хвать меня за отворот, как самого старшого, к Кривошеевке повернул,
толкнул легонько, идите, мол... Много позже, когда голодовал я первые три дня и
три ночи, я спросил у Николы, худо бы было, если попали бы мы тогда на кладбище
Кривошеевское? Он плечами пожал, говорит равнодушно: "Земля кладбищенская Силу
вам дать может, а вы свою, ничтожную, искать пришли, страх свой одолевать. Худа
в этом нет, да только и проку никакого"...
Чтобы Силу обрести - надобно удерж
всякий познать. Но удерж особенный, магический, наставниками смертными
заповеданный. От желаний плотских, от потребностей чрева ненасытного, от слова
пустого, от ока бездельного. Будет прок, если жажду свою силой своею сделаешь, а
как сделать - никем не сказано, одному лишь Николе ведомо. Сделаешь - царем
незримым сделаешься, Силу обретешь сказочную, моря и земли далекие
преодолевающую. Но коли не сделаешь, а только сдюжишь, перетерпишь - не будет от
этого толку никакого, окромя того, что трудности лихие лучше других переживешь,
если придут они в дом твой... А еще - помереть возможно от слабости, или
погибнуть, когда испытание тебе дается.
Удерж от желаний плотских трудно мне
давался. Утром из ковша отопьешь настоя, что Никола настоял и пить по утрам
велел, - и в поле, сеяли мы тогда. Работу тяжелую Никола запретил мне. Хожу,
семя сею, а самого то в жар, то в холод бросает, тело истома сладостная
заволакивает, голова кружится... То ретивость чую одолевающую - кажется: схвачу,
сволоку в лес, оприходую - раз, другой, третий, а там будь что будет. То ярость
мен душит нечеловечья, ненависть страшная, испепеляющая. То страх нападет, то
видения какие-то - аль морды привидятся кореженные, аль бабы какие то,
ненашенские, извиваются, телом голым бахвалятся, с собой зовут... Как сорок дней
вышли, сказал мне Никола одно только: "Добре", - и сгинуло все сразу, упал я на
землю в беспамятстве и две луны проспал непробудно. Три дня был удерж, потом -
девять дней и девять ночей, потом - тринадцать и сорок. И только в 1944 - 1945
годах здесь, в Софии, Силу принял большую, триста девяносто дней и ночей
плотской жаждой испытуемый. А тогда, после сорока, повел меня Никола в лес с
раннего утра июльского. Два дня и ночь еще он вел меня неведомо куда - и
остановился внезапно, словно сигнал ему был какой. "Будет тебе, Андрюша, суровое
испытание - учти, помереть можешь, сгинуть, волками быть съеденным, медведем
подранный. Знаю это, поэтому не неволю - если удумаешь - хорошо, не удумаешь -
воля твоя, только отрекусь я от тебя опосля этого". Согласился я, не раздумывая.
Достал он тогда из котомки своей коробочку берестяную, дал мне. "Средство, -
говорит, - там особое, для тебя изготовленное. Я сейчас уйду, и как только
скроюсь за деревьями - ты глаза покрепше закрой и вотри того, что дал тебе,
бровей чуть пониже, затем ляг - и на земле лежи, пока сверчок под ухом не
засвербит. Тогда встанешь - и возвращайся домой". Сделал я все, как он велел, в
точности. Сверчок запел - поднимаюсь я, а в глазах темно. Не вижу ничего. Слеп
стал. Слепит, выходит, Сергей Дмитрич, эта мазь Николова, уразумел? Прикинул я
про себя - верст эдак сто мы с Николой отмахали, не меньше... Страх в меня вошел
нечеловеческий, скрутило всего, к земле потянуло. Лег я на землицу, дрожу листом
осиновым, руки-ноги под себя поджал... Слышу, сверчок опять запел, схлынуло с
меня, тело расслабилось. Лежу, сверчка слушаю, звуки другие, шорохи, запахи чую.
Слышу, как ветки деревьев качаются, листья шуршат, стуки какие-то, скрипы, птицы
щебечут. Пополз потихоньку, знаки на деревьях поискать... Семнадцать дней я
плутал, по-зверьему шел, на четырех, ягоды ел, траву, грибы некоторые. Зверя
чуять стал, различать - зайцы, секачи, лоси, с медвежонком малым нос к носу
стоял, не знаю - то ли прибили мамку его, то ли рядом где-то была, но не
пошла... Свезло мне, в общем, Сергей Дмитрич. Волки не встретились, секач не
пропорол, два последних дня ногами шел - чуять сначала стал, словно видеть, а
опосля и видеть вовсе взором особым, внутренним. Вернулся в Кривошеевку, значит.
Никола сказал: "Слеп не будешь, но обожди, на новую луну поправлю, не раньше"...
Время пришло - в ночь прыснул он мне в лицо чем то, вонюче - спасу нет, спать
наказал. Но прозрел я тут же, ночь в глаза брызнула. Это, Дмитрич, пока не
испытал - не поймешь, когда ночь ярче дня ясного кажется... Сдюжил я - я вот
двое не сдюжили, хотя старше меня были и опытнее. Один сгинул навечно, другого
медведь подрал насмерть. Вот это и называется, Сергей Дмитрич, удерж от ока
бездельного. Глаз-то у нас всевидящим себя мнит, всеведающим, всезнающим, но
закрыть его стоит - и беспомощен ты, словно болезнь страшная тебя одолела. Пуст
взор у людей нынешних, как и речи пусты ихние, но обретешь взор внутренний и
мысль громогласную - и пустое пустым перестанет быть. Вот что такое Магия
Смертная, Сергей Дмитрич... Око твое, врага почуявшее, когда он в тысяче верст
от тебя находится, слово твое, сказанное, но вслух не промолвленное, жальче
стрелы разящее, поступь твоя, силу у сильного отнимающая! Торжество Убиения
недругов, но почитание Смерти их и содружество с душами ихними - вот что такое
Магия Силы Смертной... СВОЙ
ПОЖЕЛАНИЯ И ВОПРОСЫ ПРИСЫЛАЙТЕ НА
МОЙ emai:
sergey-vampir@yandex.ru
|
